К О Г Д А В З О Й Д Е Т Л У Н А

монологи напоследок в 3 сценах

Действие происходит во флигеле старинной усадьбы. 1 и 2 сцены могут быть использованы в качестве отдельных монопьес, тогда в 3 сцене нужда отпадает.

Действующие лица:

Нина Заречная

Борис Тригорин

сцена 1

Н И Н А З А Р Е Ч Н А Я

На сцене коробки, чемоданы, связки книг, стол с остатками ужина, разбросаны бумаги, альбомы. В глубине - большой одежный шкаф, его дверь держится на большом гвозде. Обветшалый дом готовится к переменам. Что-то бормочет о погоде радио. Выходит женщина. Она немолода. Одета в темную юбку и старую застиранную кофту. Трудно сказать, сколько ей лет, но у нее седые волосы, медлительная походка и размеренные движения. Она несет шаль. По дороге поднимает какую-то бумажку. В чемодан на стуле укладывает шаль и смотрит на бумажку. Качает головой и кладет листок на стол.

Возьмите самое главное! (укоризненно) Вольно так говорить. У молодых главное - впереди! Туда можно и налегке: билет в зубы, и считай часовые пояса! А мне каково. (окидывает взглядом дом) Эту развалюху и то жалко. (достает из коробки бумаги, перебирает их). Сколько лет. Надо же, а я и не знала, что это сохранилось.

В руке ее маленький медальон, цепочка разорвана, коробочка раскрылась и в внутри чье-то лицо. Женщина протирает очки и всматривается в потемневшее изображение. Вспоминает, но ничего определенного на ум не приходит. Машинально кладет украшение в карман. Достает из коробки шкатулку, вытирает пыль. Щелкает пружинка.

Пыль веков. (достает бумагу) Водяные знаки. Когда-то я могла определить по ним, кто пишет: купец или мещанин. Бедные студенты писали на конторской бумаге, она всегда пахла мышами.

Я тебя поцелую не в лоб.

Ты будешь лететь,

Как апрель той весны -

Душной, желанной.

Она переворачивает бумагу, но там больше ничего не написано. Шевелит губами, снова подносит к глазам.

Как апрель той весны -

Душной, желанной.

Ох!

Тяжело опустилась на стул, судорожно достала из кармана медальон, раскрыла, смотрит на лицо. Из рукава кофты вынимает носовой платочек.

Костенька-Костенька. Зачем ты... Что же ты наделал? Зачем не удержал меня? Смешной, милый Костенька... В том, что ты написал не было любви, да и в жизни, пожалуй... "Люди, львы, орлы и куропатки... все жизни, свершив свой печальный круг, угасли..." Зачем ты дал мне играть в твоей пьесе? Мировая душа... Глупый-глупый... Щепетильный молодой человек. (Вытерла глаза платочком, провела рукой по седым волосам) Не в лоб надо было меня целовать...

Как нелепо распорядились мы своими жизнями... И знаешь, Костя, что обидно, я ведь даже не знала. Никто не сообщил. Ни Сорин, ни Маша. Почему ты это сделал? (вспоминает) Ирина Николаевна увезла Тригорина, и сюда больше они не возвращались. Дорн уверял, что видел Аркадину то ли в Ницце, то ли в Монпелье, но она была одна, без него... Неужели он смог бросить ее?.. (достает листочки, вытирает запотевшие очки)

Или они были вместе? Может, Маша что-то напутала? Хотя она всегда считала, что я виновата в смерти Кости. (решительно вставая) Пустое! (складывает листочки в шкатулку) Да и кому нужна была во Франции стареющая актриса. (жестко) Холеная, холодная и расчетливая Однако, деньги у нее были. Ирина Николаевна хозяйство вела толково (оглядывается) Не то, что мы все. На себя денег не жалела, только вот Костю держала в черном теле. Странно, сын... Единственный. (закрывает шкатулку, смахивает пыль с большого темного альбома фотографий)

А ведь он совсем не похож на мать. Кто же... кто... Ах, да, кажется, киевский мещанин, может, на отца... (перелистывает альбом) А отца нигде и нет. Почему-то ни одной карточки костиного отца? Или этот? (вынимает картонку, читает на обороте надпись) Это Сорин. А Петр Николаевич был хорош в молодости... Отчего он не женился? (перелистывает несколько страниц) Деньги... Наверное, все дело в деньгах... Да и чего уж теперь... (в альбом вложена закладка, разворачивает ее, подносит к лицу, качает головой) Ваниль...

Не зря, не зря мне Маша не простила Костю. Она-то его понимала. И тебя я, наверное погубила, Маша... Не будь меня, он был бы твоим, а может, и нет... (отложила альбом, развернула листок)

Гулять в рассвет, наверное, приятно.

Гулять с тобой - приятнее вдвойне.

Куда отправимся теперь? А вероятно,

В лесок, подальше от всего.

(долго смеется, потом громко кричит) Что же ты не повел меня в лесок, Костя? Как же ты меня отпустил. Меня на привязи надо было держать! (презрительно) Я - чайка! Я - актриса! (затихает, иронично) Мировая душа... Богема... Господи! (плачет, всхлипывает, ходит по сцене и роется в разных коробках, наконец, достает из одной чучело чайки) Ах, ты бедная птица. Убил тебя Константин Гаврилович, просто так убил. Ты летала над озером, свободная была... Я - чайка! Да, я - чайка. (перебирает руками платок, рассматривает его) Машин... (вытирает слезы) Она любила гладью вышивать, когда у нас закончились шелковые нитки... Когда же это было? (гладит ладонью рисунок) Кажется, аккурат перед войной... Она ужасно огорчилась. (высморкалась, взяла альбом)

Она, однако странная была, Маша. В революцию их спалили казаки, только она и осталась. Потом мы долго голодали... война была, скольких поубивало... сгинуло... И неотступно, - страх, страх, страх... Сажали, забирали... А она только Костю вспоминала. Ни мужа, ни сына, ни родителей, только то чудное лето... (подходит к окну в глубине сцены) Тогда озеро было чистое. Рыбы много ловили, чайки летали (качает головой, гладит старое чучело) такие. Я - чайка... Где теперь...

(ядовито) Маша никого не вспоминала. А я? Сама-то часто о сыне думала? Маленьким умер, давно уж. ( грозит кулаком) Пусть тебя черти там терзают, всю душу из меня вытравил, смеялся надо мной, бросил с ребенком. Писателишко поганенький. Кто теперь вспомнит, что был такой литератор Тригорин. (издевательски) Ах, Борис Алексеевич, вы прекрасный беллетрист.

(суетливо роется в шкатулке) Где же, где? Вот! Вот он! (рассматривает старый медальон, он совсем крошечный) Он швырнул его мне на прощание. Сейчас найду. (ищет книгу в коробке) Она! - "Дни и ночи". (сверяется с медальоном) Страница 121, строки 11 и 12. "Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее". И ведь взял, не побрезговал. А потом выбросил, как и этот мой подарок.

Была чайка и нет ее! (зло) Сюжет для небольшого рассказа. Нечего это хранить! (кидает медальон на пол, опускается на стул, долго смотрит в одну точку) Замолить бы грехи тяжкие, помянуть правых и виноватых... Нечем и не с кем. (крестится) Простите меня все, кто можете.

Замирает, потом, словно, что-то вспомнила, поднимается и начинает заглядывать в коробки.

Тут же видела... Только что. Вот здесь (открывает коробку) Нет... Что же это я... старая стала... (презрительно) Чайка! (разворачивает старую газету, внутри перевязанный ленточкой сверток, в нем тетрадь; довольная) Она! Это она. (открывает тетрадку, перелистывает)

Каждый прожитый миг

оставляет следы

на опушке моей головы.

И косые лучи глаз

злобливых людей

серебрят одинокий ручей.

Я хотела любить,

я мечтала отдать,

да забрать не нашлось никого.

Половина моя

вся осталась при мне,

но целей я не стала сама.

Для тебя я нашла

тайну искренних слов

и открыла планету тепла.

Но энергией той

и твоей немотой

я уже неутратно полна.

Не отдам ничего,

не приму никого,

и тебя мне не надо уже.

Взгляд не нужен мне твой,

дом не нужен мне свой,

я устала желать в ничего.

Жизнь моя в колесе

калачакры судьбы

завертелась, как белка, волчком...

Калачакра, калачакра... Что такое? Кажется, восточное... Наверное, какое-нибудь колесо времени. Что ей было до этой калачакры? Маша-Маша. Вертится и вертится! Колесу все равно. Это мы стареем, болеем, память теряем... (достает из коробки табакерку) Старая машина табакерка. Она с ней не расставалась. Просила в гроб положить. Но я рассудила, что это слишком.

Калачакра! Для хороших и для плохих все едино. Одни негодяи тягаются с другими такими же паршивцами, а миллионы кровью захлебываются. (резко) Порядок. Предпосылки. Трансформации. Новое мышление. Демократия. Гуманизм с его ценностями... (подносит табакерку к лицу, чихает) Истинно! Когда они все нахлебаются этого дерьма и начнут жить по-человечески?

(резко захлопывает чемодан) Все старо, как ложь. Просто переделывают мир. Снова переделывает мир. В который раз... Будущим пугают... Слава Богу, ничего не увижу, у меня нет никакого будущего. (открывает чемодан, кладет туда альбом с фотографиями, опять закрывает) Да и прошлого уже. (берет тетрадку, идет по сцене, натыкается на коробку, смотрит на стены) Корежили, ломали-ломали... Все сломали. А кто же строить будет?

Вот и аркадинский флигель снесут, и никто не вспомнит, что в этой усадьбе жил когда-то приживал Костя Треплев, сын киевского мещанина и провинциальной актрисы. Любил. Мечтал стать великим писателем. Чайку подстрелил... Всегда мы так строим: старые камни вынимаем и - на помойку; новое закладываем, учинив пепелище... А память?..

Когда последние старики помрут, так и память с ними... У нас научились использовать людей, как пакеты для майонеза: содержимое выдавить, а упаковку выбросить за ненадобностью... Их разрушили, и они разрушают. Все торопятся стрелять чаек! Я так долго живу, но только теперь постигаю смысл жизни. Вернее, начинаю постигать. Надо остановить это колесо зла. Фортуна должна иметь плюс. Иначе она останется без работы... (тихо и горько) Только это никому не нужно...

Нужно, нужно... Что же я хотела... Ох, годы-годы - канитель одна... (радостно) Вспомнила, - постельное белье, как же я...

Подходит к одежному шкафу, отгибает гвоздь. Из шкафа вываливается куча тряпья, видимо, в него долгие годы запихивали все ненужное, а чтобы закрыть дверь, забили гвоздем. Всплескивает руками.

Вот тебе и вспомнила. Разве здесь есть что-то путное. (запихивает все обратно) Постельное белье... (обреченно) Дадут мне в богадельне постельное белье. (достает медальон, открывает его) Костя-Костя. Кажется, я понимаю Машу. Для нее тогда остановилось время. Все уже случилось. Потом были долгие годы, страшные, тяжелые, опасные. Но в ее жизни уже ничего не происходило, она застыла, когда отгремел выстрел. Как она тогда сказала Тригорину: "Пришлите мне ваши книжки, непременно с автографом. Только не пишите "многоуважаемой" а просто так: "Марье, родства не помнящей, неизвестно для чего живущей на этом свете".

Родства не помнящая... И я такая же. И в моей жизни... Разве в моей жизни что-то происходило? То же, в общем-то, ничего. Я ведь никого так и не полюбила. И не то, чтобы не было хороших мужчин. Были. Да только очень уж они напоминали купцов или образованных мужиков из вагона третьего класса на Елец. Все бы им сразу, без особых церемоний, напрямки. Грубые. Откровенные...

Наше прошлое ужасно, только без него еще страшнее. А нынешние? Оторопь берет! Прямо крестовые походы новых миссионеров. Только супротив самих себя. (улыбается) Все непонятное для них - варварство.

Твоя "мировая душа", Костенька, и сегодня... Да нет, не новость. Если так и дальше пойдет, - красные глаза дьявола и запах серы - ближайшее будущее. Помоги, Господи, не дожить до него!

Крестится, потом перетаскивает коробку в глубину сцены, понимает бумаги с пола, складывает на столе, замечает чайник, наливает себе в чашку, пьет.

Холодный. Смешно. (иронично) Я - чайка! Жизнь кончена, надо уже собираться. А я места не нахожу от этой малости, - как отвековать остаток. (поставила чашку на стол, собрала посуду на поднос). Сколько себя помню, все решала, как мне делать жизнь? (улыбается) А может, надо было просто жить и не задумываться над каждым шагом? Жить, как дышать! Или уж все точно просчитывать заранее.

Все дело в выборе. Эх, ты, вековуха, увяла уже, а снова надо выбирать... Не все ли равно, где мышей топтать. (снимает чемодан со стула) Вот и все! Это все (обводит рукой дом) надо оставить. (горько) Хлам истории. (берет книгу) И это, (складывает платочек) и это (ставит табакерку)... (плачет), как там у тебя, Маша... (открывает тетрадь)

Зачем-то думать

Нам долго привелось.

Моих волос густую шевелюру

Гонял веселый бесшабашный ветер.

А ты прошел и не заметил.

И почему об этом вспоминать?

Мы думали о будущем суровом...

Не нужен ты мне был тогда, Костенька. Маша, вон, всю жизнь прожила с тобой в сердце. А я так и осталась без тебя. Молодая была, пылкая, недалекая. Чайка. Только ведь за это не убивают. А нас убили. (гладит чучело) В общем-то, не птицу ты тогда на озере.., так получилось, что это было будущее. (открывает чемодан, достает альбом, кладет его на стол)

Тебе нужен был какой-то символический поступок или это отчаяние... Но меня, вероятно, нельзя уже было остановить... Что это: звук, запах, блик? Но мы тянемся к запретному... Ведь я была девушка целомудренная и набожная... И любила тебя, Костя. Только страсть повела к другому. А театр - это так, мишура, игрушки запутавшихся людей. Отчего ты мне это не объяснил? Сам, наверняка, не понимал. У тебя-то была и любовь, и страсть, а еще трепетность и нежность. (раскачивается) Как же мне этого не доставало... Потом... Всю жизнь... Будущее подстрелили... (презрительно) Великая актриса Нина Заречная! Комедиантка!

В печали глаз моих

Ты растворяешься.

Спою тебе.

О чем? Да просто так.

Уже не хочется желать.

И разучилась я летать.

С тобой вдвоем мне не бывать.

Луны ослепшей не искать.

Твоя смешная мимикрия:

Бегущий взгляд усталых глаз.

Не выносили, не вносили,

Не охлаждали звезды нас.

Седою пеной не качало

В прибое утлые тела.

В моей любви твое начало

Я обнаружить не смогла.

Рифмую губы, руки, плечи.

Хочу с тобою я забыть

О том, что заняты мы вечно

Не теми, Господи, которых хочется любить.

Хочу тебя жалеть и мучать.

И, разрываясь пополам,

Надежду облекать в горючий

Дождь слез и радости обман.

Отдать все то, что я имею,

И не расчитывать ответ.

Я, впрочем, кажется, старею

И вру безбожно на весь свет.

В печали глаз моих

Ты растворяешься.

Пою себе.

О чем? Да просто так.

Просто так Маша писала тебе эти письма-стихи до конца дней своих. Аккуратно, мелкими буковками (перелистывает тетрадку), с ятями. Церемонные такие строчки, ровненькие... (плачет) Мы прожили с ней долго. А что оставалось? Одни в целом свете. Вместе не так страшно, знакомое лицо. Память. Горькая, но память. Своя. И с нами был только ты, Костя, во все эти годины. (открывает альбом, улыбается)

Ты был замечательно талантлив. Надо было только немного подождать, переболеть любовью, написать об этом. Только ты не захотел выздоравливать. Убил себя, не успев никем стать. А я так никем и не стала, хотя пережила тебя намного. К чему мне эти годы? (берет чучело) Такие же мертвые, с опилками внутри. Кажется, ты был прав, - ничто не стоит любви.

(откладывает альбом, обходит дом) Этим стенам недолго стоять. Придут сильные, молодые и сожгут все хламье с веселым треском. Выроют котлован поглубже и, чтобы окончательно стереть нас из памяти, зальют водой. Спустя годы в этом новом озере заведутся ленивые карпы, потом рядом построят усадьбу. И еще через триста лет талантливый мальчик Костя подстрелит тут белую чайку. Но девочка Нина... (всхлипнула) Нет, в этот раз девочка Нина станет прекрасной актрисой, а мальчик Костя напишет замечательные книги... Вот только Маши нет...

Губ моих ты целовать не стал.

Слез моих не видел, не пугался.

Поездом уехал и отстал.

И уже потом не возвращался.

Я переберу свою суму,

Где я прячу камни, деньги, письма.

И твои конверты отберу.

И опять начну их перелистывать.

Вспоминать, что было, что прошло.

Сердце рвать в тоске нечеловеческой.

Ты ушел давно. И тяжело

Без остатка вынуть эти встречи мне.

В этой новой истории Маша будет костиной мамой. И никаких Аркадиных, Тригориных, Дорнов! Озеро и живые чайки! Жизнь будет легкая и красивая. Я ничего не возьму с собой. Молодые, они, как всегда, правы, - в будущее, как и в прошлое надо уходить налегке.

Господи! Какая безбрежность! Разве нужен кто-то, когда рядом мерцание воды, таинственность темной ночи, подмостки старого театра и бесприютность луны!

Как-то после войны на Волге рыбаки взяли меня с собой на ночной лов. Мы плыли на остров. Лодка поскрипывала уключинами. Весла легко входили в воду. Мужчины молчали. Зачем было говорить, когда вокруг тишина и простор. Полное глухое одиночество.

Все одиноки.

Все до единого.

Одна луна.

Одно небо.

Одна река.

Один остров.

Одна тишина.

Одна жизнь.

Одна любовь.

Одна я.

Тогда я любила, или мне казалось, что люблю. Я воспринимала себя, как "мы". "Мы объединим эти одиночества", - так я думала тогда. - "Мы объединим их в одно бесконечное вселенское одиночество. Мы превратимся в единое целое. И тогда перестанут существовать луна, небо, земля, река, остров, тишина, я...

Будет безразмерное разбегающееся пространство. Одновременно вне времени и внутри него. Нет больше суеты, нет мелких постыдных желаний, пакостных поступков, нет обид! Мир - это я! Я - это мир! Нам не надо лукавить! Мы растворяемся друг в друге!.."

На обратной дороге, когда малиновая заря разогнала туман и разбудила крикливых чаек, рыбаки смачно ругались и согревались сивушным пойлом. Была ужасная несправедливость в том, как легко и походя они разрушили целую вселенную безмерного одиночества. А после глотка обжигающей смеси я не только согрелась, но и потеряла ощущение, что мир - это я. Не говоря уже о том, что я - это мир... (долго натужно кашляет, потом, вытирает слезы)

Так-так, где-то, однако, я это уже слышала. Где же я это слышала? (трет сосредоточенно лоб) Прощай, дом. Прощайте, старые добрые тени. (грустно) Я - не чайка. Я - не актриса. Извините, я сыграла не в своей пьесе.

(внезапно) Костя! (кричит) Ты застрелился тогда из-за меня! В тот стылый вечер ты убил себя из-за меня!

Опустилась на стул, плачет, потом долго успокаивается, вытирает слезы, поправляет волосы, тихо.

Если тебя это успокоит, - я тоже не жила. Убитые чайки не живут. Мы квиты. Я последняя, кто помнит эту историю. Спите все с миром. Простите меня. Я вас простила.

Собирает остатки бумаг в коробку, кладет туда альбом, тетрадку Маши, поднос с посудой, чучело чайки и относит все в глубину, смотрит на пол, подняла что-то.

Ох, совсем старая стала, чуть было не наступила. Прости меня, Матерь Божия, Святая страдалица Мария! (прижимает иконку к груди, крестится)

Хочу я пережить с тобой

И дождь, и ураган.

Прошли года, не стало голоса.

И мы закончили тот наш роман.

Была любовь, плыла заря,

Твои глаза сияли влажным блеском.

А я стояла у окна

И горевала, - что мы сделали.

И мы пошли в зарю, и в дождь,

Не замечая грязи и ненастья.

Мое закланье и твои желанья

Остались там под утро высыхать.

И солнца луч на все смотрел из поднебесья...

Низко кланяется на четыре стороны дому. Крестит его, себя и зрителей. Уходит.

сцена 2

БОРИС ТРИГОРИН

В центре сцены - стол и два стула, чемодан, в глубине - одежный шкаф, коробки и связки книг - декорация 1 сцены. По радио передают прогноз погоды на ближайшую неделю. Слышен шум подъезжающего и отъезжающего автомобиля. Через некоторое время на сцену входит тяжелой шаркающей походкой мужчина.

Он немолод. Одет довольно неряшливо: незастегнутое старое длинное пальто неопределенного цвета, мятые брюки, темный берет, виден застиранный свитер, на шее - новое ярко-желтое кашне. В одной руке он несет большой фибровый чемодан - родной брат того, что на сцене, в другой - маленький глобус.

Мужчина медленно оглядывается, неспешно обходит сцену, заглядывая в углы, потом спохватывается и ставит глобус на стол, а чемодан - рядом с чемоданом, лежащим на сцене. Опасливо проверяет надежность стула и присаживается на краешек, переводя дух. Словно вспомнив что-то, достает из кармана пальто рваный носовой платок и вытирает лицо и шею.

Так и помру недотепой. (вдруг проворно поднимается, торопится за кулисы и уже оттуда кричит) Эй, вернитесь! Слышите меня? Вернитесь! Я не хочу! Я передумал! Заберите меня отсюда! Яша! Яша!

Через некоторое время появляется, волоча за собой по полу кашне, и бессильно опускается на стул. Сидит, уставившись в одну точку. Забывшись, утирается кашне, потом заметил, внимательно осмотрел ткань, потер о штаны и накинул на шею.

Опять все сначала. Эх, ты, старая прореха. Ну, почему всегда одно и тоже! (в сердцах пнул ногой чужой чемодан. Тот упал и раскрылся, На пол посыпались вещи) Так тебе и надо, размазня... (тяжело вздыхает) Нечего артачиться. Раз приехал, - надо дело делать. (оглядывается) Однако, и погром же здесь - Мамай воевал...

Тривиально надули. (издевательски) Смотритель старинной усадьбы! Афронт натуральный! (Охает, понимается и начинает разглядывать выпавшие вещи) А ведь здесь кто-то жил. И совсем недавно, - пыли еще нет. Странно, словно бежали в панике (обходит чужой чемодан) и вещи не взяли. (подносит свой чемодан, замечает, что одинаковые, взволнован этим фактом). Неоспоримо, эти два саквояжа - родные братья, или я - малахольный! (наклоняется, чтобы заглянуть внутрь, но тут же одергивает себя) Это чужие вещи.

Подходит к одежному шкафу, дергает на ручку, но шкаф не открывается. Заинтригованный, он осматривает внимательно двери, замечает гвоздь, усмехается.

Своеобразная конструкция. (отворачивает гвоздь; из шкафа вываливаются вещи; засмеялся, обходит вещи и, пафосно воздевая руки, декламирует) Алчно взирал он на несметные сокровища! И пурпурная заря обагрила помыслы его, всполохнула недозволенные желания и похоронила благонамеренные помыслы, потворствуя извращенному любопытству! (довольный, засмеялся, наклонился к вороху тряпья) Остановись, пока не поздно, скиталец, это - десерт! Начнем, пожалуй, с червячков. Чтобы рыбалка была успешной стоит тщательно приготовиться! Прекрасно! Какая ажитация, однако.

Взволнованно ходит по сцене, подбирая вещи и заглядывая в коробки, поднял платочек.

Забытый запах... Здесь была женщина... (мечтательно) хорошенькая... Мокрый... Хляби небесные! Она плакала! (распаляется) Прекрасная незнакомка скрывалась от... Нет, ее определенно похитили у любимого... (складывает платочек и убирает его в карман, потом идет в глубину - к окну)

Местечко глухое. Бесприютное. Болото. Какие-то столбы, развалины. Наверное, усадьба была большая... У пруда... Кому она теперь нужна... на болоте... или у озера. Может, это было озеро?.. (вспоминая) Когда-то давно, совсем в другой жизни... Вымерли, все вымерли. Скоро и я тю-тю, фьють и сгину! Вот в этом болоте и сгину. (берет глобус) Здесь был, здесь, тут уже никогда не буду, а в этом болоте все и закончится... Стану облезлым водяным... Буду пугать лягушек... А, что, тоже занятие... (чешет затылок) Так, перспективы отложим, а пока надо бы все исшагать, чтобы никаких недомолвок.

(подходит к чемоданам, решительно) Нонче тут разберемся, - нюнить потом. И так приходится точить слезы. (направляется к коробкам, наступает на что-то, наклоняется и поднимает медальон) Какая вещица, забавная. (вертит в руках) Старая работа. Серебро. Письмена какие-то.

Достает из кармана очки, - перемотанная оправа без одной дужки, вместо нее - ленточка с узлом, чтобы надевать, как обруч, на ухо; тщательно протирает, идет поближе к свету.

"Дни и ночи". С. 121 С. 11, 12. Однако, со смыслом, стало быть. А здесь... Т.Б... Что за буква? То ли Л, то ли А... (положил медальон в карман, напевает) Дни и ночи... дни и ночи... дни и ночи... дни и ночи... Что-то знакомое... (вынимает из коробки чучело чайки) Варвары! Какую птицу сгубили!

Летала ты - свободная - над озером... (осекся, видно, что-то встревожило его) Озеро... чайка... Бог мой! Что же это было? (трет в волнении руки) Я же помню... Я... (хлопает себя по лбу) Немочь убогая, что же... (ходит по сцене взад-вперед) Пустяк, сущий пустяк, безделица, а вспомнить не могу... Озеро... чайка... театр? (недовольно обрывает себя) Причем тут театр! Какой театр на озере... (останавливается)

И долго вы баклушничать собираетесь, Борис Алексеевич? Это вам не балаболить в салонах и не аффектацией в журналах заниматься! Надо дело делать! Вам здесь жить предстоит, (перебил себя) доживать. Проходя мимо моей могилы вон у того старого вяза, знакомые будут говорить: "Здесь лежит Тригорин. Хороший был писатель, но он писал хуже Тургенева. Какие знакомые, ляпсус старый! Извольте, великодушно, вовлечь себя в труды праведные, луна вот-вот взойдет, а тут еще конь не валялся!

Снимает кашне и пальто. Кладет их на стол. Перетаскивает коробки из глубины за кулисы. Убирает все. Пытается запихнуть вещи обратно в шкаф, делает несколько попыток, но они снова вываливаются, махнул рукой, решив оставить напоследок. Осталась коробка, в которой была чайка. Он волочет ее к чемоданам, выходить ненадолго за кулисы. Возвращается довольный, осматривается и опускается на стул.

Пятилетка - в три года! Остальное - завтра. Все в порядке: свет, газ, отопление. (удивленно) Холодильник полный. Утром осмотрю погреб... Жить можно! (достает из своего чемодана тапочки, но не переобувается, мечтательно) Когда-то женщинам нравилось меня баловать... Хорошо быть знаменитым, изнеженным... нянчить свою непохожесть...

- Борис Алексеевич, ах, Борис Алексеевич, что бы думаете о ситуации в России?

- Уже можно и не думать.

- Когда же народ получит свободу? Должна ли интеллигенция встать на борьбу за лучшее будущее отечества?..

- Кому она теперь должна?

- Ах, какой у вас слог, какой пейзаж... Они замечательны, удивительны... ...на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса, - лунная ночь... Да, мне особенно хорошо удавались пейзажи... Кабы не проклятые большевики, я бы так и писал свои бесконечные повести, а не учил бы невежд азбуке дни и ночи... Дни и ночи... (удивленно) "Дни и ночи"! Это же... моя книга! (взволнованно)

Только что... (растерянно озирается по сторонам) только что... вот... (засовывает руки в карманы брюк, потом достает платок из кармана пальто, хочет вытереть лицо; из платка выпадает медальон, мужчина поднимает его и машинально читает) Дни и ночи... дни и ночи... Это у меня... когда-то... мой медальон... (падает на стул)

Мне... кто же мне подарил?.. Книги, мои книги (беспомощно) У меня не осталось ни одной моей книги... (медальону) Это не С. 121.С.11.12, - это страница 121, строки 11 и 12. Да-да-да! Что там было? Что там было, в этих строчках? (встает, взволнованно ходит) 11, 12, 121... Стоп. (резко останавливается) Отчего здесь этот медальон? Неоспоримо, он - мой. (бьет себя по лбу) Встопорщился, а толку! Какая тут связь... (натыкается на стол, чайка падает)

А, бесталанный беллетрист (машинально вынимает свою старую записную книжку, листает ее) Плывет облако, похожее на рояль... ...Нюхает табак и пьет водку. Всегда в черном. Ее любит учитель (продолжает, подняв голову от книги) Маша потом вышла замуж за Медведенко.

Срывается с места, - куда подевалась его старческая походка, - бежит к окну, взволнованно

Озеро, усадьба, огромный вяз, чайка... Конечно, как же я мог не углядеть... Эта усадьба... - память-память - Сорина! Петра Николаевича! Брата Аркадиной. Стерва!

Передергивает плечами. Возвращается к столу, берет чайку, внимательно рассматривает ее, потом медленно листает свою записную книжку

Сюжет для небольшого рассказа: на берегу озера с детства живет молодая девушка... Любит озеро, как чайка, и счастлива, и свободна, как чайка. Но случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил ее, как вот эту чайку...

Бессильно опустил книжку, она упала с глухим стуком, но он даже не заметил. Медленно огляделся вокруг, точно только что увидел, закрыл глаза руками и беззвучно заплакал. Он плачет и раскачивается из стороны в сторону, как от сильной боли; потом шарит в карманах в поисках платка, видит чужой платок, вытирает им лицо. Медленно и горько

Это я пришел и от нечего делать погубил... (встал, направился к окну, распаляет себя) Все это - я! Я - погубитель! Из-за меня озеро стало болотом! Чайка (потрясает птицей) - чучелом! Это я! Я! Я! (срывается голос; он всхлипывает, продолжает издевательски)

Патриот! Радетель родины и народа! Кричал о страданиях, о будущем, науку прославлял, права человека... Гражданин! (истошно) Негодяй! Я призвал эту чуму! Все разорили, истоптали, превратили в бессмыслицу! Но я! Я и пестовал! Господи! Не ведаем, что творим! (зло) Простодушная бестолочь! Я - растлитель! Безалаберный, бесталанный, скудоумный растлитель! (тихо) Угробил родину... (жалобно) Боже, даруй беспамятство...

Сел в изнеможении между двумя чемоданами, потирает сердце.

Коловращение в голове... Нехорошо как... (берет шкатулку, щелкает замком, достает листочки, смотрит на просвет) Водяные знаки... Когда-то я мог определить по ним, кто пишет: купец или мещанин. Бедные студенты писали на конторской бумаге, она всегда пахла мышами. Дамочки заказывали бумагу специально и обливали ее духами... Какие были времена... Чего нам не хватало?.. Стихи... "Я тебя поцелую не в лоб" (хихикает) Да, молодой человек, это вы того...

Откладывает листочки, вынимает медальон, вертит в руках, потом щелкает замочком, всматривается.

Какое лицо... Нервное... Взгляд застревающий... Константин Гаврилович... Он же... застрелился... (пододвигает коробку, достает одну книгу, другую, радостно и удивленно) "Дни и ночи"! Моя книга!.. Сейчас... Я что-то хотел... Тут... Совсем недавно... (машинально открывает читает надпись) "Марье, родства не помнящей, неизвестно для чего живущей на этом свете"...

Здесь жила Маша,.. которая любила Треплева. А он любил Нину... Нину... Нина! Конечно же, Нина Заречная! Юная, молодая. С чудными глазами... Агатовые глаза... И нежная улыбка... Невыразимая и прекрасная. Славы жаждала, успеха. Ангел... Чистая кроткая девушка... (поднимается, набрасывает на себя кашне)

Вялый, рыхлый, безвольный, балованный... Убогая душонка... Как же все жизнь покорежила да заутюжила. Поиздержался я. Карманная чахотка, ты меня не без денег оставила, - душу вынула! Все приспосабливался-приспосабливался, от любого ветра клонился... Лизоблюдничал с высокомерием промотавшегося барина... И каково преуспеяние? Сижу на руинах. Сподвижник разбойников и хамов... (качает головой)

Пигмей, цыфирь малая... страница вырванная... страница... 121. (лихорадочно листает книгу) Вот она, строки 11 и 12. Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее. И ведь взял, не побрезговал. А потом и выбросил, как этот ее подарок. Подарок?.. Нина? Ты жила здесь? (встал, прижал к груди чайку)

Девочка моя, доверчивая. Светлая, радостная. Что нашла во мне? Любила незлобливо, истово. До страсти, до отчаяния... Дивная, лилейная... как же ты угасала со мной, - ревновала, плакала. Мальчик, у нас был мальчик... (бьет себя по голове, по ногам, по груди) Как же звали его? ... Не помню... Сына единственного не помню. Вот она - расплата! Суетливую, расчетливую, лживую актрису - жадную Аркадину - помню, а сына своего - нет... (листает альбом с фотографиями) Вот она - вся из манерных поз - капризная, самодовольная. Сына своего угробила... А я - своего... Мы стоили друг друга...

Было в руках... Чайка! Не оценил. Теперь вот один. Как там у Константина Гавриловича, - через двести тысяч лет не будет ничего, одна мировая душа? Не душа, а потемки дремучие! Да вой собак по ночам. Вон луна вытаращилась,.. как вдова. Одни мы с тобой остались, отблеск жизни! Никому ненужные, холодные старики... (горестно) Если бы вернуть... Если бы можно было вернуть то волшебное лето, восторженную девушку, живущую на колдовском озере,.. которую манила слава и богема...

(всматривается) Что... Что?... А, старый вяз... (вскочил в волнении) Я сейчас... (снимает кашне, прикидывает его длину) Сейчас-сейчас...

Торопливо уходит. Слышна футбольная трансляция по радио, потом - падение тяжелого тела за сценой. Через некоторое время он возвращается без кашне, выходит на середину сцены.

Это слишком просто. Константину Треплеву понадобилось две пули... Я должен жить, - это самое страшное наказание, к которому я могу себя приговорить.

Опускается на колени, крестится.

Простите меня... Простите меня все, кто можете... Прости меня, родина. Простите меня, друзья и враги. Прости, сын, - за все, что могло бы у тебя быть, да не случилось, - прости. Прости меня, Нина (прижимает к груди чучело птицы). Прости меня, чайка.

(кричит) Господи! Прости меня, грешного! Забери меня! Дай только встретиться с ней, хотя бы раз!

Закрывает лицо руками. Плачет. В тишине бормочет радио, что-то рассказывая о погоде.

сцена 3

Л У Н А В З О Ш Л А

Входит Нина. Она не замечает мужчину. Идет к окну.

Холодно. У Тургенева было: "Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть теплый угол".

ТРИГОРИН. (поднимается) Кто здесь?

ЗАРЕЧНАЯ. (испуганно) Ой, (всматривается, узнает Тригорина) Господи!

ТРИГОРИН. (торопливо и предупредительно) Вы не пугайтесь, пожалуйста. Меня сюда сторожем определили. А вы, должно быть, служите здесь? Смотрительница?

ЗАРЕЧНАЯ. Сторожем? Вас?

ТРИГОРИН. Я (замялся) ... Видите ли, я тут... Здесь когда-то... В общем, я бывал уже в этих местах... когда-то...

ЗАРЕЧНАЯ. (требовательно) Когда?

ТРИГОРИН. Давно... До... До революции... Я здесь... однако... отдыхал... Тут жил действительный статский советник Сорин... с племянником. Талантливым молодым писателем...

ЗАРЕЧНАЯ. Писателем?

ТРИГОРИН. Да, писателем. Только... только он, видите ли... умер... Молодым.

ЗАРЕЧНАЯ. А что он написал?

ТРИГОРИН. Он написал... Однако... Я и не помню... То есть, стыдно сказать, признаюсь вам, я и не читал, простите, великодушно, но нет, не читал... (виновато) Так получилось.

ЗАРЕЧНАЯ. (рассматривает вывалившиеся из шкафа вещи, потом подходит к столу, крутит пальцем глобус, берет медальоны) Это ваше?

ТРИГОРИН. Это? Это... нет... в общем-то... Да-да, это мои вещи. Отдайте, пожалуйста. Это мне очень... Память о дорогих мне людях...

ЗАРЕЧНАЯ. Вы их вспоминаете?

ТРИГОРИН. Разумеется.

ЗАРЕЧНАЯ. Они далеко?

ТРИГОРИН. (в замешательстве) Даже не знаю, что вам сказать...

ЗАРЕЧНАЯ. Тогда ничего не надо говорить.

ТРИГОРИН. (суетливо запихивает вещи в чемодан, потом понимает, что чемодан не его, беспомощно смотрит на Заречную) Я забыл, где мой чемодан (глобус падает, шар отрывается от штатива и катится по сцене; он с ужасом смотрит на шар и прижимает к себе чучело чайки)

ЗАРЕЧНАЯ. (тихо) Убийцу всегда тянет на место преступления... (громко) Хотите, я расскажу вам историю, а потом мы познакомимся. Нам здесь долго жить. В пустоте. (начинает, не дожидаясь его согласия)

"Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, - словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив свой печальный круг, угасли... Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бледная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно.

Пауза.

Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Общая мировая душа - это я... я... Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря, и Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню все, все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь...

Тригорин смотрит на нее во все глаза, потом судорожно плачет. Размазывая слезы по лицу, начинает складывать вещи в шкаф. Она тоже присоединяется. Постепенно гаснет свет. В темноте затихает голос Заречной, слышны рыдания Тригорина. Монолог прерывается в любом месте, но обязательно после упоминания о "мировой душе".

23-27 ноября 1998 года